— Ёлки! Живые ёлки! Девушка, купите ёлочку, ну смотрите, какая красавица! — кричала, сидя на складном стульчике, пожилая женщина.
В теплых штанах, валенках, пальто и повязанном крест–накрест платке, она то и дело отхлебывала из термоса, стоящего тут же, на снегу, кряхтела, завинчивала крышку, похлопывала себя по бокам и опять принималась зазывать покупателей.
У ног торговки теснились вогнанные в березовые обрубки ёлочки, низенькие, разлапистые, колючие. Их темно–зеленая, переходящая в болотный цвет хвоя постепенно накрывалась падающим вот уже битый час снегом, пряча всю красоту. Тогда женщина брала веник и прохаживалась по треугольникам еловых платьиц уверенными движениями. Некоторые веточки ломались, другие только прогибались, ссыпая пушистики снежинок на землю.
— Полегше! Полегше трепи, окаянная! — то и дело одергивал продавщицу мужчина, сидевший в припаркованной недалеко машине.
— Да тьфу ты! — сплевывал, не выдержав, мужичок, выскакивал из своего кабриолета и прихрамывая, ковылял по покрытой льдом дороге к женщине. — Ну и крепкая же у тебя рука, Федора! Тебе только мужиков в баньке парить, так вениками пройдешься, что либо дух вышибешь напрочь, либо переродится несчастный, став добрым молодцем.
— А хошь, Силыч, приходи, и тебя попарю! Ох, по спине твой скрюченной пройдусь, у меня и дубовая метелка заготовлена, и кленовая, и березовая, и ольховая! А еще крапивная, страсть, как от хворей помогает. Вечерком загляни, я баньку–то жарко истоплю, аж слезами весь изойдешься, а потом на лавочке тебя кааак отхлещу, как стружечку с тебя посымаю, омолодишься враз. И болезни отойдут. Приходи!
Федора Степановна сунула в рот ягоду мороженой клюквы, чуть вдарила по своей нижней челюсти кулачком, разгрызая угощение, и потуже запахнула платок.
Захар Силыч, держась за поясницу, любовно, точно невесту невинную, раздевал еловые обрубки, сбивал с них и белую фату, и платье целомудренное, показывая прохожим, как хорош его товар.
— Да какая мне ужо баня, старая ты искусительница! — пробурчал он. — Да и тебя в парной увидеть, телеса твои, — так мигом околеешь от ужаса, подумаешь, что из преисподней за тобой черта послали, да еще и бабу!.. Нет, Федора, окстись. Работай давай, сегодня еще только три продала, а уж вечереет!
Женщина пожала плечами, встала, потирая колени и переваливаясь с мыска на пятку, потопала по хрусткому снегу валенками и, откинув голову чуть назад, заголосила:
— Ёлки! Ёлки, живые ёлки! Покупайте, не мелочитесь, на Силыча не огорчитесь! Женщина! Да, вы вот, остановитесь, гляньте! Ведь какая красота, батюшки–светы! И вы, милая, и елочки мои. А дома поставить, да вот так бусиками, да игрушечки, да ваткой снизу корешок прикрыть… Ни у кого такого праздника не будет, как у вас! Берите, не пожалеете! Детишек побаловать, внуков порадовать, а коли не имеется, то пусть душа согреется! И себе надо угождать, и себя не обижать! Милая, красавица ты моя, какую выбрала? — Федора затихла.
Покупательница, смущенно пожав плечами, показала рукой на стоящую в самой гуще елочку, чуть кривоватую сверху, с двумя верхушечками, но зато с иголочками нежными, да молодыми, светло–салатовыми шишечками на кончиках.
— Эту… Я возьму такую… Можно? — спросила незнакомка, вынимая кошелек.
— А что ж нельзя?! Коль душа твоя выбрала, так и мне не гоже воспрепятствовать. Бери, сейчас упакуем, завернем, неси, не бойся. Дома сразу в тепло не ставь, пока в сенцах подержи. Есть сенцы–то? Али ты городская?
— Городская, — вздохнула покупательница.
— Тоже дело хорошее! Мы вам курей да щей, а вы нам умных людей! Неси в комнату, хозяюшка, поставь под форточку, а Ивашка–домовой разберется, что и как дереву нашептать, чтобы не скуксилось оно. Силыч! Силыч, а ну–ка вылазь из драндулета своего, помогай!..
Завернутая в мешковину, елка теперь лежала на снегу поверженным воином или, что даже правильнее, спелёнатым младенцем, которого сейчас отдадут матери на полное ее попечение.
— Вот, держи. Захар тут тебе веревочку накрутил, чтобы удобнее нести было.
Федора передала товар, сунула в карман деньги, а потом, спохватившись, быстро сказала:
— Погодь. Не уходи! Погодь, погодь, тут у меня ещё кое–что есть!
И принялась рыться в огромном мешке, что стоял за складным стульчиком.
— Вот! — победно протянула Федора Степановна покупательнице сверток.
— Простите, что это? — растерянно спросила та....
Далее читайте в Источнике...
Свежие комментарии